|
В
самом начале 18 века на краю государства, на земле, которая была только
что отвоёвана у шведов, начали строить город. Для новой жизни, для
утверждения новых порядков и обычаев нужно было новое искусство. Приходилось
переучивать старых художников или искать других. Например, старые
русские архитекторы умели строить пока только церкви и боярские сводчатые
палаты, а Петру нужны были большие залы для ассамблей, праздников,
балов и пиршеств, с колоннами на европейский манер. Русские живописцы
писали только иконы, а нужны были и торжественные баталии, прославляющие
военные победы, и портреты царя и его приближённых. Русские граверы
умели делать иллюстрации к церковным книгам, а нужны были виды строящегося
Петербурга, изображения побед на суше и на море, гравюры к учебникам
архитектуры, морского и артиллерийского дела.
Всё это не было, конечно, прихотью царя. Русская культура должны были
высвободиться, наконец, из-под власти церкви, догнать, наконец, ушедшие
вперёд европейские страны. Поэтому и пригласили из Европы в Россию
архитекторов, живописцев, граверов, скульпторов, а способные к искусству
русские молодые люди отдавались им в ученики. Но так как ехать в далёкую
Москву, почти незнакомую тогдашней Европе, соглашались далеко не лучшие
художники, то наиболее способные из русских учеников быстро обгоняли
своих учителей.
Но Пётр не только приглашал иностранных мастеров в Россию, но и русских
художников посылал в другие страны. Он очень гордился художниками,
которые учились за границей. Об одном из них – портретисте Иване Никитиче
Никитине он писал своей жене в Данциг: “Попроси, чтоб велел свою персону
ему списать,…дабы знали, что есть и из нашего народа добрые мастера”. |
|
|
|
Никитин
действительно был “добрым мастером”. С портретов, которые он написал,
смотрят сильные, резко очертанные лица царя и его приближённых. Вот
канцлер Головкин. Откуда-то из темноты выдвигается вперёд его длинное
лицо, суженное свисающими локонами парика. Чуть мерцают в полутьме
на красноватом кафтане драгоценные орденские знаки. Но не ордена,
не эффектный жест полководца – обычные тогда средства возвеличить
– делаю лицо Головкина значительным. Художник изобразил канцлера в
упор, прямо и остро глядящим в глаза зрителю, и он смотрит на нас,
как на противников в словесном поединке, зоркими глазами дипломата.
До 18 века развитию скульптуры в России мешали церковные запреты.
Более всего была распространена плоская резьба по камню и дереву.
Пётр пригласил в Россию скульпторов, ему посчастливилось привлечь
одного действительно крупного мастера – итальянца Карло Бартоломео
Растрелли.
Гораздо скромнее эффектных скульптурных композиций Карло Растрелли
были произведения живописца Алексея Петровича Антропова. Но зато люди
в его портретах живее и проще. Художник не заставляет нас смотреть
на них снизу вверх, он не умеет и не хочет льстить своим моделям.
Лицом к лицу видим мы в его портретах полных достоинства пожилых дам,
важных архиепископов. Даже в торжественном парадном портрете молодого
царя Петра 3 среди тяжёлых драпировок, колонн, позолоты стоит в эффектной
позе не грозный самодержец, а болезненный узкоплечий юноша с вялым,
лишённым всякой значительности лицом.
Другой талантливый портретист 18 века – Иван Петрович Аргунов был
крепостным графа Шереметева. Его портреты изящнее, легче антроповских,
позы его героев свободнее и подвижнее, сама живопись мягче, воздушнее.
Но и он показывает людей точно и просто, не склонен льстить им.
Художники второй половины 18 века начинают больше интересоваться личными
достоинствами человека, его моральными качествами, его внутренним
миром. В искусстве они видят средство воспитания и потому стремятся
сделать его разумным, ясным, логичным.
И как величавая высокопарность от Ломоносова сменяется в это время
более простыми, более близкими к живому разговорному языку одами Державина,
так в архитектуре пышное великолепие стиля барокко сменяется спокойной
простотой и строгим величием стиля классицизм.
Представителями классицизма в России в 18 веке были архитекторы Баженов,
Казаков, Кваренги, Камерон, Старов.
К простоте, естественности, человечности стремились и другие виды
искусства. В скульптурных портретах замечательного русского мастера
Федота Ивановича Шубина нет пышности портретов Карло Растрелли. Он
видит значительность человека не в богатой одежде и не в гордой позе,
а в характере человека, умеет подчеркнуть в каждом главные, существенные
для него черты. Конечно, герои Шубина – знатные люди, и это ощущается
не только в надменности графини Паниной или самодовольстве графа Орлова,
но и в энергичном Завадовском, первый портрет - в Третьяковской галерее
в Москве, два других в Русском музее в Петербурге. Все они уверены
в себе, полны достоинства, и это придаёт таким разным не только по
внешности, но и по характеру людям что-то общее.
В историю искусств вторая половина 18 века вошла как время портретов,
особенно живописных. Портреты были нужны всем - от царицы до небольшого
провинциального чиновника. В художественных или краеведческих музеях
многих городов нашей страны вы можете увидеть портреты того времени
– важных господ в цветных кафтанах, задумчивых или кокетливых дам
с высокими причёсками, с волосами, напудренными до седины. Иногда
эти портреты написаны легко и живо, тающими серебристыми краскам,
иногда – грубоватой рукой крепостного живописца-самоучки.
Три имени знаменуют вершину русского живописного портрета 18 века:
Рокотов, Левицкий и Боровиковский.
Портрет неизвестной молодой женщины с задумчиво прищуренными глазами,
в лёгком розовом платье (Неизвестная в розовом), написанный Фёдором
Степановичем Рокотовым, привлекает тонкостью, душевным богатством.
Рокотов пишет мягко, воздушно. Полунамёком, ничего не вырисовывая
до конца, передаёт он прозрачность кружев, мягкую массу напудренных
волос, светлое лицо с затенёнными глазами.
Поэзия душевной жизни, внутренняя, часто скрытая от других красота
человека привлекает Рокотова, и он находит средства передать её на
холсте.
В портретах написанных Дмитрием Григорьевичем Левицким, нет поэтической
дымки, окутывающей образы Рокотова. Он зорче, трезвее смотрит на своих
героев, его интересует разнообразие характеров, и он умеет их показать
даже в торжественных парадных портретах. Известный богач и самодур
П. Демидов изображён им во весь рост, на большом холсте, на фоне величавой
архитектуры, в пышных складках алого одеяния. Но если присмотреться
– это складки не мантии, а домашнего халата. Ведь Демидов не состоит
ни на какой государственной службе, он не сановник, не полководец,
он опирается не на саблю, а всего лишь на садовую лейку, и торжественный
жест указывает не на дым сражения, а всего лишь на цветочные горшки
знаменитой демидовской оранжереи. И уж совершенно ничего величественного
нет в его хитром немолодом лице, любезном и скаредном одновременно.
Владимир Лукич Боровиковский работал уже в конце 18 века и в первой
четверти 19 века. В его портретах задумчивые девушки, написанные прозрачными,
светлыми красками мечтают на фоне зелени сада. Чувственность повестей
Карамзина, появившихся в эти годы, отразилась и в образах их читательниц,
которых писал Боровиковский, к его лучшим произведениям относятся
портреты: В. И. Арсеньевой, М. И. Лопухиной, А. Г. и В. Г. Гагариных.
Русские художники 18 века сумели воплотить в красках и мраморе облик,
характеры, духовный мир своих современников. Именно в портрете создало
искусство этого времени свои лучшие произведения. |
|
|