Нина Молева

Станиславский и Москва

Родственники просили. Точнее — потомки: девяностолетний племянник, внучка, правнук. Просили председателя городской думы почтить память их предка установкой самого скромного памятника. Приводили доказательства значительности его личности. «Являясь двоюродным братом известного городского Головы», он «начал свою деятельность именно на ниве служения Москве: он принимал активное участие в подготовке торжеств по случаю коронации императора Александра III, всемерно отстаивал интересы Московской консерватории, активнейшим образом содействовал развитию в Москве театральной и музыкальной культуры мирового уровня». И еще. Именно ему, «наряду с В.И. Немировичем-Данченко, принадлежит заслуга создания МХАТа». Да, речь шла о Константине Сергеевиче Станиславском.

Согласно существующему порядку, потомки предлагали и несколько мест для установки памятника: сад «Эрмитаж» — там дал свой первый спектакль будущий МХАТ; Никитский бульвар — в соседнем Леонтьевском переулке провел Станиславский последние семнадцать лет своей жизни; и, наконец, как недостижимая мечта, — «Москва-сити». В отношении последнего приводилась вполне современная мотивировка: «поскольку “Москва-сити” задуман не только как экономический, но и как новый культурный центр Москвы, представляется целесообразным обозначить преемственность между этим ультрасовременным центром и славными культурными традициями столицы».

Есть имена — историческая практика отбирает их очень немного, — которые определяют лицо народа и его культуры. Они приходят на память людям во всем мире, как только называется страна. Россия — это Толстой, Достоевский. Станиславский. О писателях можно не говорить — именно они установили высочайшую планку нравственности и человечности, которые определяли русскую культуру. Станиславский, режиссер и теоретик, определил пути мирового театра на весь XX век. Нет страны, в которой не произошло бы переворота в понимании работы актера, его совершенно новой связи и ответственности перед зрителем «по Станиславскому». Недаром даже в Голливуде, даже на международных кинофестивалях существуют особые награды за верность его системе.

Но на сегодня это «у них». У нас — письмо «группы потомков», как сами назвали себя его авторы, осталось гласом вопиющего в пустыне. Не выступили вместе с ними ни «МХАТ Дорониной», ни «МХАТ Ефремова», ни СТД — Союз театральных деятелей России, ни Академия театрального искусства или даже просто Школа МХАТа. У них свои, сегодняшние, кумиры, чествования, презентации, фуршеты, хотя в каждой театральной школе занятия по системе Станиславского составляют обязательный курс. Что же касается позиции города Москвы, слово лучше предоставить официальным документам.

«Комитет по культуре в принципе поддерживает идею о создании и установке памятника К.С. Станиславскому в городе Москве.

Однако, с учетом ограниченности бюджетных средств, запланированных на сооружение памятников в ближайшие годы по ранее принятым постановлениям Правительства Москвы, полагали бы целесообразным отложить рассмотрение предложения на ближайшую перспективу, либо рассмотреть в случае предоставления инициаторами конкретных спонсорских средств или других внебюджетных источников финансирования».

По части же уважения к «имени и заслугам» — «сообщаем также, что память К.С. Станиславского увековечена в Москве в значительных и достойных формах: его именем названы драматический и музыкальный театры, установлены мемориальные доски по адресу: Леонтьевский пер., д. 6, и Пушечная улица, д. 9.

С уважением — первый заместитель председателя Комитета А.И. Лазарев».

Со своей стороны, Москомархитектура в лице заместителя ее председателя И.Н. Воскресенского дает на будущее разрешение установить памятник «режиссеру, актеру, автору трудов о сценическом искусстве» в саду «Эрмитаж», что «позволит решить архитектурно-ландшафтными средствами входную часть сада со стороны улицы Петровка», — довод, закрепленный положительным решением Комиссии по монументальному искусству от 8 июня 2004 года.

Остается признать: преподавание истории было слабым местом советской школы, оно осталось таким же и после 1991 года. Предвзятость, недостаточная научная обоснованность (если таковая вообще имеет место), самоутверждение авторов учебников и отдельных учителей усугубили и продолжают усугублять процесс, направленный, в конечном счете, на распад личности. Презумпция уважения к прошлому, то есть к тому, что формировала история человечества и народа во внутреннем мире каждого из нас, на примере тех же московских памятников и великих имен, будем откровенны, перестала существовать.

Или иначе — ей препятствуют восстанавливаться в своих естественных правах. Вымышленными фандориными куда легче и проще манипулировать, чем подлинными личностями и событиями, незыблемо стоящими на совершенно определенных нравственных принципах. Можно с помощью величайшего реформатора мирового театра оформить вход в увеселительный сад с улицы Петровки, но еще можно (еще!) прикоснуться на тех же улицах к загадке и подвигу их реальной жизни.

Арбат сегодня — один из стремительно уходящих, обращаясь к языку кинематографистов-документалистов, объектов. Тем удивительнее, что пока сохраняется колыбель Станиславского-актера и всех созданных им студий, включая Театр Вахтангова. Нижний Кисловский переулок, 6.

Сегодня, когда больше не существует на Арбатской площади Соловьиного дома, в просвете круто спускающегося к Большому Кисловскому переулку Нижнего Кисловского, скорее напоминающего горное ущелье между тесно стиснутыми стенами, можно увидеть абрис скромного трехэтажного дома. Очень запущенного. Едва прикрытого светлой краской по растрескавшемуся фасаду. И тем невероятнее кажется, что перед тобой не просто жилое неухоженное здание, а знаменитая «Секретаревка», театр, воспитавший все русское театральное искусство второй половины XIX века — от корифеев Малого до основателя МХАТа, и это не говоря о культуре драматургии, режиссуры, наконец, зрителя. Не случайно Михаил Семенович Щепкин в зените своей славы приходил в эту, по его выражению, «театральную академию», где все «дышит потребностью умной и новой сцены».

Никто не позаботился о самой скромной мемориальной доске. Никто не подумал поставить вопрос о принятии здания на государственную охрану. И если говорить о предположительно охраняемых нами памятниках архитектуры и культуры, то как раз по второй из названных номинаций «Секретаревка» не имеет себе подобных.

Все началось еще в XVIII столетии с поездки Г.А. Потемкина-Таврического по Белоруссии, когда случайно ему попался на глаза бедный и смышленый мальчишка. «Светлейший» не раздумывая взял Федора Ермолаева с собой, оставил в своем штате и даже сумел заинтересовать им императрицу. Это было время уже закончившегося «случая» Потемкина, но тем не менее отношения бывшего фаворита с императрицей продолжали оставаться вполне дружескими: слишком умел «светлейший» быть нужным царице и первым угадывать все ее даже невысказанные желания.

Федор Ермолаев был сметлив, умен, услужлив, как нельзя лучше выполнял секретарские поручения, почему при оформлении на него документов и получил от благодетеля фамилию Секретарев, вдобавок к фамилии и отчеству. После смерти Потемкина Екатерина II оставила Секретарева при себе, поручив ему сохранение наиболее важных для нее документов.

Безоговорочная преданность императрице определила крутой поворот в жизни Федора Секретарева. Павел I немедленно сослал его в Оренбург, откуда вернул слугу только Александр I. О службе уже не могло быть и речи, как и о жизни в Петербурге. Единственным прибытком Секретарева в ссылке оказался родившийся там сын Петр Федорович, который и построил впоследствии в Нижнем Кисловском переулке поныне сохранившийся дом, предназначенный стать одним из интереснейших театров старой столицы. Лишившись нажитого состояния при Павле I, Секретарев-старший сумел его пополнить откупами, которыми до конца жизни деятельно занимался.

Сама по себе идея такого театра принадлежала не Секретареву-младшему. Она исходила от Александра Николаевича Островского и мужа его любимой, рано умершей сестры, чиновника Дворцовой конторы Н.И. Давыдова. Давыдов по работе жил в Запасном дворце у Красных ворот (ныне — здание МПС) и предоставлял там же помещение для постановки не прошедших цензуры пьес Островского.

Организатором спектаклей выступал недавно приехавший из Сибири Н.Л.Шаповалов, создавший кружок любителей драматического искусства. Начало было положено постановкой в 1859 году пьесы «Свои люди — сочтемся», в которой сам драматург, по отзывам современников, блистательно исполнил роль Подхалюзина. Не потому ли такими сценичными были все его произведения, что Островский сам в большей или меньшей степени, подобно Гоголю, познал особенности актерского мастерства?

Пьесы ставились одна за другой: «Праздничный сон — до обеда», «Бедность не порок», «Не в свои сани не садись», «Утро молодого человека», «Доходное место» и другие. Московские театралы буквально валом валили на представления, но гораздо существеннее было то, что среди зрителей неизменно оказывались звезды Малого театра: П.М. Садовский, В.И. Живокини, С.В. Васильев, С.А. Акимова, Л.П. Никулина-Косицкая, Е.Н.Васильева, как бы входившие в мир новой драматургии, с которой — они это отлично понимали — не сегодня завтра им предстояло столкнуться и на казенной сцене.

Но начавшая складываться традиция давыдовских спектаклей не получила продолжения. Давыдов переводится на новую должность — казначея Дворцовой конторы, служебная квартира которого находилась в Кремле, где, само собой разумеется, «театральные забавы», да еще с нецензурованными пьесами, становились невозможными. Тогда Н.Л. Шаповалов выдвигает проект «Общества драматического искусства», которым заинтересовывает П.Ф. Секретарева. Секретарев-младший немедленно начинает сооружение на принадлежавшем ему участке специально театрального здания. Размеры театра очень малы, зато в нем, как в Нащокинском домике, были все атрибуты настоящего зрительного зала: партер, ярусы, ложи, галерка, оркестр и кулисы. Соответственно, зрительный зал имел высоту в два света. Сцена располагалась справа по фасаду (со стороны переулка). Там же находился вход для артистов, тогда как зрители имели отдельный подъезд слева. На первом этаже имелись гардероб, кухня, служебные помещения, на втором— танцевальный зал и буфет.

На сцене «Секретаревки», как станут называть в Москве театр в Нижнем Кисловском, получат профессиональное крещение актер МХАТа, особенно любимый Чеховым, — Артем (учитель чистописания и рисования А.Р. Артемьев), будущая звезда Малого театра Н.И. Музиль, корнет Сумского гусарского полка Н.Пашенный, скрывавшийся под псевдонимом Рощин-Инсаров (отец двух замечательных актрис — Веры Ивановны Пашенной и Е.Н. Рощиной-Инсаровой), актер и педагог М.И. Писарев, рассказавший о посещении «Секретаревки» М.С. Щепкиным:

«У нас была вечерняя репетиция. Сцена освещалась рампой, и в зале было совершенно темно... Стоя на сцене, я заметил, как в зал вошла чья-то толстая низенькая фигура и грузно опустилась на один из боковых диванов... Ничего не подозревая, я очень развязно продолжал репетировать. Но каково же было мое удивление, когда по окончании репетиции... в залу фойе... вошла опять та же низенькая, толстая фигура, в которой на этот раз, при свете лампы, я узнал М.С. Щепкина. Я так оробел, так испугался, что, когда он подошел ко мне, я совершенно онемел. Передо мной стоял сам Михаил Семенович, тот гений, которому я поклонялся, то божество, перед которым я благоговел, — величайший актер русский, выше которого тогда, да, кстати сказать, и после я не встречал никого». Добрые слова Щепкина, его внимание сделали Писарева вхожим в щепкинский дом на правах молодого друга.

Широкому кругу читателей незнакомо и то обстоятельство, что именно в «Секретаревке» началось увлечение молодого Саввы Ивановича Морозова театром, приведшее в дальнейшем к созданию знаменитой Русской частной оперы. Савва Иванович играл сам, и достаточно успешно, причем даже с А.Н. Островским. В частности, в «Грозе» драматург выступал в роли Дикого, а С.И. Морозов — Кудряша. Как пишет Морозов в своем дневнике, «В то время Александр Филиппович Федотов (будущий актер и режиссер Малого театра, муж великой актрисы Г.Н. Федотовой), мой товарищ Петр Антонович Спиро и я состояли членами “Секретаревского драматического театра”, где во главе стояли Островский, Писемский, князь Кугушев, профессор университета Усов и много других интеллигентных людей Москвы. Почтенные литераторы очень нас полюбили, и было за что, потому что мы из сил рвались и играли очень забавно».

И наконец, Станиславский. В семье предпринимателей Алексеевых, как и во множестве московских домов семидесятых годов XIX века, появляется домашний театр. Его организатором становится репетитор Кости-гимназиста Иван Николаевич Львов. Львов сам ставил спектакли, сам в них играл. Он же привел своего питомца в «Секретаревку», оторваться от которой Константин Сергеевич не смог до конца своих дней. «Секретаревка» решила его профессиональную судьбу и... псевдоним, история которого оказалась очень необычной.

В программах, предшествовавших по времени первым выступлениям здесь самого Константина Сергеевича, уже фигурирует среди исполнителей некий Станиславский, но с инициалами А.Ф. Под этим псевдонимом скрывался студент-медик Алексей Федорович Марков, ставший кумиром, а впоследствии и другом великого режиссера. А.Ф. Марков захотел таким образом выразить свое преклонение перед одной из ведущих балерин Большого театра Марией Петровной Станиславской. Выученица петербургской балетной школы, она оказалась на московской казенной сцене в 1872 году, покоряя зрителей исполнением ведущих партий в «Лебедином озере», «Эсмеральде», «Фаусте», «Коньке-горбунке». Мария Петровна, по выражению современников, первой перевела на язык пластики глубокие человеческие чувства — «подлинная драматическая актриса, которая не нуждалась в словах».

Но долгой карьера слишком требовательной к себе и серьезной танцовщицы быть не могла. С 1888 года Мария Петровна оставила сцену, чтобы заняться исключительно преподаванием. Среди ее выучениц были знаменитая В.А. Коралли и — Елена Николаевна Гоголева, бравшая у балерины частные уроки. По словам Гоголевой, она была «бесконечно благодарна Марии Петровне Станиславской. Самодисциплина и выносливость — вот что воспитали во мне ее уроки».

Как только А.Ф. Марков после получения диплома врача перестал играть в «Секретаревке», Костя Алексеев позаимствовал полюбившийся ему псевдоним. В архиве сохранилась программа спектакля — комедии В.Крылова «Лакомый кусочек» от 1881 года, где роль помещика Сергея Семеновича Бардина исполнял «г. Станиславский» с припиской рукой Константина Сергеевича его настоящей фамилии.

Родился Художественный театр. Пришла мировая слава, а Константин Сергеевич, так и не расставшийся с юношеским псевдонимом, перенес именно в секретаревский театр работу с четырьмя студиями своего театра: Вахтанговской, Михаила Чехова, «Габима» (еврейской) и Армянской. Сюда же пришел по рекомендации Станиславского преподавать в «Габиме» Вахтангов. Его мечтой было создать театр народной героики — поставить «Каина» Байрона, «Зори» Верхарна, инсценировать Библию. Незадолго до смерти умиравшего Вахтангова сюда приносили на репетиции на санитарных носилках. Горький скажет, что работы здесь Вахтангова напомнили ему «лучшие годы знаменитого Художественного театра в то время, когда его прекрасные артисты были молоды и воодушевлены верою в святость своего дела».

В любой стране Европы секретаревский театр был бы уже давно восстановлен. Возможно, восстановлен в своем первоначальном виде. Давал бы спектакли, одинаково интересные и москвичам и тем более иностранным туристам. Колыбель Станиславского! Место его постоянной педагогической работы! Но подобная серьезная реставрация, на которую легко отыскать спонсоров и за рубежом, не вошла в представление Московского комитета по культуре о «значительных и достойных формах» увековечивания памяти великого реформатора. Пара мемориальных досок куда практичнее и безответственнее.

Впрочем, только ли это? Никак не вмешался Комитет в судьбу Соловьиного дома — рядом, на Арбатской площади, где писал свои романсы А.Е.Варламов, гостил Ференц Лист, жил и вел репетиции студии Михаил Чехов. Дом снесли как раз в тот день, когда шла международная конференция по театру Михаила Чехова. Что поделаешь, если было решено очистить таким образом площадь перед приездом на закладку часовни у Министерства обороны самого Бориса Ельцина. Здание XVIII века превратили в груду развалин за два часа до его появления на площади. Не остановил Комитет и беспрецедентного безобразия, когда буквально над последней квартирой великого Гоголя, по другую сторону Никитского бульвара, надстроили нависший над ней балкон для... «Салона красоты» с круглосуточным «режимом работы» и торжествующим плакатом: «Мы открылись». Пояснения излишни.

«Уходящие объекты» — не слишком ли их много? Опасно много, чтобы не наступило в конце концов царство единой масс-культуры.
Журнал русской культуры "МОСКВА"

На страницу К.С. СТАНИСЛАВСКИЙ

Главное меню ЭНЦИКЛОПЕДИИ