Анализ рассказа
А.П. Чехова "ИОНЫЧ"

Темой рассказа А.П.Чехова «Ионыч» (1898) является взаимодействие человека и среды, воздействие общественных норм жизни на судьбу частного человека. Тема «человек и среда» в русской литературе встречалась довольно часто и имеет целый набор решений. Человек может агрессивно противостоять среде (например, Печорин из романа М.Ю.Лермонтова «Герой нашего времени») или противостоять ей с помощью апатичного неучастия (как, например, Обломов из одноимённого романа И.А.Гончарова), человек может хотеть войти в общество, но общественной среде он неудобен и она его отторгает (Чацкий из «Горе от ума» А.С.Грибоедова), у человека со средой могут быть сложные, запутанные взаимоотношения (см., например, рассказ И.С.Тургенева «Гамлет Щигровского уезда» из цикла «Записки охотника»), человек может ощущать себя в полной зависимости от среды (Акакий Акакиевич Башмачкин из повести Н.В.Гоголя «Шинель», чиновник из рассказа А.П.Чехова «Смерть чиновника»), человек может с удовольствием подчинить себя среде, то есть внешнему миру (например, Андрей Болконской или, особенно, Пьер Безухов из романа-эпопеи Л.Н.Толстого «Война и мир»). В рассказе Чехова «Ионыч» среда поглощает человека, подавляя в нём всё индивидуальное: некий человек, земский доктор Дмитрий Ионыч Старцев, стал жертвой пошлой, неподвижной, обывательской среды губернского города С. Такое решение темы тоже не является новым, так как не раз встречалось в русской литературе: в пьесах А.Н.Островского (Борис, Тихон из драмы «Гроза»), у И.С.Тургенева (Кирсанов-младший в романе «Отцы и дети»), у Ф.М.Достоевского (Мармеладов из романа «Преступление и наказание») и др. Можно предположить, что Чехов посвящает традиционной теме целый рассказ потому, что у него есть новое решение, хотя оно неочевидно. Попытаемся проанализировать развитие, раскрытие темы в этом рассказе. Дмитрий Ионыч Старцев, молодой человек, интеллигент, назначен врачом в Дялиже, в 9 верстах от города С. Он человек свободный, образованный (напевает романс М.Л.Яковлева на слова «Элегии» А.Дельвига: «Когда ещё я не пил слёз из чаши бытия….»; романс А.Г.Рубинштейна «Ночь» на слова А.С.Пушкина «Мой голос для тебя, и ласковый, и нежный…»), обладает здравым смыслом и достаточной долей скепсиса, иронии, немногословен и практичен. Иначе говоря, он производит впечатление современного человека, обладающего всеми признаками тогдашнего модного поведения: нарочитая жёсткость и конкретность суждений, практицизм вместо сентиментальности, собранность, независимость. Старцев отличается от среды, то есть от окружающих людей, — он ведёт себя самостоятельно. Выслушав чтение романа о любви в исполнении автора, Веры Иосифовны Туркиной, Старцев не поддаётся всеобщему умилению, а думает про себя, что роман, конечно, о том, «чего никогда не бывает в жизни, и всё-таки слушать было приятно, удобно, и в голову шли всё такие хорошие, покойные мысли, — не хотелось вставать» (X, 26); [1] спрашивает у Веры Иосифовны не печатает ли она свои романы в журналах. Слушая игру на рояли Котика, Екатерины Ивановны, он весьма иронично воспринимает творческий экстаз Котика и думает при этом, что «розовая от напряжения, сильная, энергичная, с локоном, упавшим на лоб» (Х, 27) Котик ему нравится. Старцев сохраняет здравый смысл и трезвое восприятие жизни: лакей Пава исполняет свой коронный номер («стал в позу, поднял вверх руку и проговорил трагическим тоном: «Умри, несчастная!». И все захохотали. «Занятно», — подумал Старцев, выходя на улицу…» Х, 28). С этого начинается рассказ. В конце рассказа Ионыч представляет собой совершенно иного человека. Теперь он стал известным, довольно богатым («есть имение и два дома в городе», Х, 40), теперь он «пополнел, ожирел, тяжело дышит», «горло заплыло жиром, голос у него изменился, стал тонким и резким. Характер у него тоже изменился: стал тяжёлым и раздражительным» (X, 40).

Проблематика

В таком коротком рассказе Чехов показал, как произошло изменение Ионыча. Всё началось с того, что он попал в губернский город С. и познакомился с «самой образованной и талантливой» семьёй Туркиных. Со стороны Туркины выглядели именно так: «Эта семья жила на главной улице, возле губернатора, в собственном доме. Сам Туркин, Иван Петрович, полный, красивый брюнет с бакенами, устраивал любительские спектакли с благотворительною целью, сам играл старых генералов и при этом кашлял очень смешно <…> Жена его, Вера Иосифовна, худощавая, миловидная дама в pince-nez, писала повести и романы и охотно читала их вслух своим гостям. Дочь, Екатерина Ивановна, молодая девушка, играла на рояле. Одним словом у каждого члена семьи был какой-нибудь свой талант. Туркины принимали гостей радушно и показывали им свои таланты весело, с сердечной простотой <…>» (X, 24). Однако при более близком знакомстве с ними становится понятным, что всё это позёрство, что это всё «призраки жизни», омертвевшие формы жизни. Иван Петрович Туркин, пригласивший к себе в гости Старцева представляет его своей жене затейливым языком: «Я ему говорю, что он не имеет никакого римского права сидеть у себя в больнице…» (Х, 25) Это даже не язык, а мозаика из фрагментов различных речевых жанров и стилей. Туркин вообще не имеет собственного живого голоса, он говорит только такими каламбурами и фразами, давно утратившими своё нормальное значение и первоначальную естественную форму: «большинский» вместо «большой», «недурственно», «покорчило вас благодарю» (Х, 28). Не только речь Туркина состоит из слов-«призраков», но и его поведение. 1) Например, при первой встрече с Ионычем Вера Иосифовна говорит игриво при муже: «Вы можете ухаживать за мной. Мой муж ревнив, это Отелло, но ведь мы постараемся вести себя так, что он ничего не заметит» (X, 25). Это совершенно пустые слова. 2) Пустые романы пишет и читает Вера Иосифовна (Х, 26). 3) Все гости Туркиных ведут себя также игриво, позёрски. Когда Вера Иосифовна читает свой пустой роман, все слушают «с очень серьёзными лицами». 4) Позёрски играет на рояле Екатерина Ивановна: «села и обеими руками ударила изо всей силы, и опять, и опять; плечи и грудь у неё содрогались, она упрямо ударяла всё по одному месту, и казалось, что она не перестанет, пока не вобьёт клавишей внутрь рояля» (Х, 27). Все стали поздравлять Екатерину Ивановну и говорить, что она играла как никогда прекрасно. 5) Глупейший фарс устраивает Иван Петрович Туркин со своим лакеем Павой, исполняющим мизансцену из какой-то трагедии, не понимая того, что он изображает. И опять: «все захохотали» (Х, 28). Старцев попал в мир призраков, бессмысленных слов, музыки, поступков. Эта мёртвая среда захватила его, обманула и изуродовала. Старцев страстно увлекается Екатериной Ивановной, Котиком. Однажды ему удаётся вывести её в сад и, в сущности, признаться в любви. Котик, к удивлению Ионыча, суёт ему записку с предложением встретиться ночью на кладбище (Х, 30). Эта записка была шуткой вроде театральной позы Павы «Умри, несчастная!» Однако Ионыч, ещё не утративший живую душу, надежду, ожидание любви отправляется на кладбище. Там ночью он окончательно перерождается, так как сама ситуация тайного ночного свидания требовала продолжения такого же романтического. Незаметно для себя Ионыч оказался в роли любовника и его дальнейшее поступки определяются не его волей, а его ролью. Так он оказался жертвой среды. Котик отказала Ионычу на предложение стать его женой, роль любовника оказалась исчерпанной, но среда уже заразила Ионыча своей болезнью призрачности. В итоге Ионыч совершенно перерождается, его недавно живая душа отмирает. Такое решение темы человек и среда («среда заела») однако не является изобретением Чехова, оно появилось ещё в очерках авторов «натуральной школы» (В.И.Даль, В.Г.Белинский и др.), а позднее получило развитие, например, у М.Е.Салтыкова-Щедрина («Господа Головлёвы»). Больше того, в известной мере такое решение темы даже успело устареть, так как, например Достоевский показал, что ответственность за жизнь человека лежит не только на среде, но и на самом человеке. Что же нового содержится в рассказе Чехова? Какова художественная идея рассказа?

Идея

Новым здесь является тонкий психологический анализ. Чехов показал не только этапы и причины духовного перерождения Ионыча, но и во всех возможных подробностях как конкретно это происходило. Обратимся ещё раз к тексту рассказа. Слушая скучный и пустой роман Веры Иосифовны, Ионыч не только не даёт строгой оценки, но ищет оправдание: «читала о том, чего никогда не бывает в жизни, и всё-таки слушать было приятно, удобно, и… не хотелось вставать». Среда, представленная в лице Веры Иосифовны, «убаюкивает» человека, а человек, Ионыч. Готов быть убаюканным! Кто виноват — человек или среда? Вероятно, степень вины примерно одинаковая. Ионыч слышит ужасную игру Котик на рояле и музыка представляется ему звуком сыплющихся с горы камней «и ему хотелось, чтобы они поскорее перестали сыпаться» (Х, 27). Однако он не даёт честной оценки этой музыки и вместе с другими говорит «прекрасно» (Х, 27), так как ему понравилась сама исполнительница. Но ведь это означает, что Ионыч добровольно принимает ложь, позёрство, принятые в этой среде. Не сразу Старцев переродился, процесс деградации идет волнообразно. Увидев сценку лакея Павы Ионыч не расхохотался вместе со всеми, а молча подумал про себя («Занятно», Х, 28). Однако «вирус» ненастоящести в него уже поселился: засыпая, Ионыч вспомнил словечко Туркина «недурственно» и засмеялся (Х, 28). Зловещая сцена. Честное, серьёзное и призрачное, игривое борются в Ионыче. Получив записку от Котика, он сразу понял: «Котик дурачилась. Кому в самом деле, придёт серьёзно в голову назначать свидание ночью, далеко за городом, на кладбище, когда это легко можно устроить на улице, в городском саду? <…> К чему поведёт этот роман? <…> А в половине одиннадцатого вдруг взял и поехал на кладбище <…> Он отдался этой слабой, пустой надежде, и она опьянила его» (Х, 30-31). До эпизода с кладбищем мы склонны к презрительному отношению к Ионычу, так легко и безропотно сдающегося лживой среде. Но ночное кладбище открывает ещё одну сторону этой истории. Далёко не случайно кладбище напоминает сад, в этом есть древний ритуальный смысл: воспоминание о рае. Кладбище в ритуальном смысле место встречи двух миров; живые хоронят умершего в саду, тем самым как бы помогая ему попасть в райский сад; умершие, если они видят нас живых, смотрят оттуда на кладбищенский сад с воспоминаниями об утраченных радостях земной жизни. И в том, и в другом случае кладбище напоминает человеческой душе о потерянном рае, об утраченной гармонии, цельности, полноте жизни. Именно это ощущение испытал Ионыч ночью на кладбище (всюду ему видится не мрамор надгробий, а белые обнаженные женские тела). Чехов показывает глубинные процессы, происходящие в человеческой душе: оказывается, что не слабостью характера и не порочностью объясняется стремление Ионыча солгать, что Котик играла прекрасно, не критиковать роман Веры Иосифовны и нежиться в лени, поверить в записку Котика — это объясняется ещё и глубоким, сокровенным желанием человека вернуться в райское состояние гармонии, беззаботности, бесконечной любви, благости, желанием скрыться от пошлого и жестокого реального мира. За такое душевное движение осудить Ионыча мы не можем. Кроме того, волен ли Ионыч (и любой другой человек) управлять такими желаниями; скорее всего нет, значит перед нами не только конфликт человека и среды, а внутренний конфликт человека, труднообъяснимый, не сводимый к двум простым полюсам «хорошо» и «плохо». Иначе говоря, идея рассказа Чехова «Ионыч» заключается не в изображении духовной деградации человека с подробным рассмотрением причин и обстоятельств этого процесса, а в мысли о том, что нельзя однозначно судить о виновности среды или человека в случившемся, человек «устроен» гораздо сложнее, чем привычно о нем судят обыватели. Чем ближе к финалу рассказа, тем более сложным и непонятным становится смысл истории об Ионыче. Получив отказ от Котика, Ионыч срывает с себя маску, роль («…Он прежде всего сорвал с себя жесткий галстук и вздохнул всей грудью. Ему было немножко стыдно…», Х, 34). Ни читатель, ни автор, ни сам Ионыч до конца не понимают, что с ним происходит. Ясно одно: ненасыщенная любовью, страстью, азартом желаний жизнь становится скучной. Может быть лучше даже такая ненастоящая романтическая любовь, создающая волнение, порождающая сильные впечатления, чем отсутствие всякой любви?.. Скука превращает Ионыча в банального обывателя: «Опыт научил его мало-помалу, что пока с обывателем играешь в карты или закусываешь с ним, то это мирный, благодушный и даже не глупый человек, но стоит только заговорить с ним о чём-нибудь несъедобном, например, о политике или науке, как он становится в тупик или заводит такую философию, тупую и злую, что остается только рукой махнуть и отойти <…> Когда Старцев в обществе, за ужином или чаем, говорил о том, что нужно трудиться, что без труда жить нельзя, то всякий принимал это за упрек и начинал сердиться и назойливо спорить. При этом обыватели не делали ничего, решительно ничего, и не интересовались ничем, и никак нельзя было придумать, о чем говорить с ними. И Старцев избегал разговоров, а только закусывал и играл в винт, и когда заставал в каком-нибудь доме семейный праздник и его приглашали откушать, то он садился и ел молча, глядя в тарелку; и всё, что в это время говорили, было неинтересно, несправедливо, глупо, он чувствовал раздражение, волновался, но молчал» (Х, 37) Его умершую душу уже не пробуждает запоздалый интерес к нему Котика: «<…> Когда вошли в дом и Старцев увидел при вечернем освещении ее лицо и грустные, благодарные, испытующие глаза, обращенные на него, то почувствовал беспокойство и подумал опять: "А хорошо, что я тогда не женился". Он стал прощаться <…>» (Х, 39) Жанр. Столь радикальное изменение героя, происходящее на глазах у читателя, которое показал Чехов в рассказе «Ионыч», — материал, более соответствующий жанру романа, а не рассказа. Вместо изображения одного главного события из жизни героя, как это обычно бывает в жанре рассказа, здесь Чехов показывает чуть ли не всю его жизнь. Однако из «Ионыча» романа не вышло: в романе по мере изменения героя меняется к нему отношение автора (и читателя), а в данном случае, в рассказе Чехова «Ионыч», позиция автора остаётся неизменной. С самого начала он иронизирует над героем, не верит в здравый смысл и самостоятельность Старцева, потом, ближе к концу рассказа, ирония автора оказывается оправданной — Старцев действительно пренебрег здравым смыслом и поддался влиянию среды в ущерб самостоятельности. Однако рассмотрение самых глубоких, подспудных мыслей и желаний Дмитрия Старцева заставляло иногда автора и читателя испытать к герою если не симпатию, то по крайней мере сочувствие, понимание. В жанровом отношении «Ионыч» является, конечно, рассказом, но не «чистым»: его можно определить так же, как Чехов охарактеризовал жанр своего раннего рассказа «Скверная история» (1882) — «нечто романообразное» (I, 215). [2]

Герой

Чехов отличается, как известно, особым «чеховским» стилем, суть которого сводится к тому, что он изображает предмет (вещь, человека и т.д.) не в эмоциональной оценке, то есть не выделяет в предмете главное или типичное, а изображает его как он есть в жизни со всем необъяснённым противоречием.[3] Именно по этой причине герой у Чехова средний обыкновенный человек со всем набором дурных привычек, опасных и безобидных привычек. При создании образа героя Чехов его не освобождает от случайных, нетипичных, нехарактерных свойств, а оставляет все как в реальной жизни. Его герой может иметь привычку мять манжеты, поглаживать себя по груди или голове, щелкать пальцами и т.п. — это никак не объясняет их характер, зато придает образам живость, настоящесть, правдоподобие; Чехов не пытается все свести в одну точку, в один фокус, он показывает его с нерешенным противоречием. Герой рассказа «Ионыч» именно такой: он, например, думает о совершенно никчемном — «Эх, не надо бы полнеть» (Х, 32). Контекст. Вспомним ещё раз финал нравственного развития Ионыча: он стал известным, довольно богатым («есть имение и два дома в городе», Х, 40), он «пополнел, ожирел, тяжело дышит», «горло заплыло жиром, голос у него изменился, стал тонким и резким» (Х, 40). Всё это явно напоминает судьбу «толстых чиновников» по классификации Чичикова: «<…> У толстого <…> глядь — и явился где-нибудь в конце города дом, купленный на имя жены, потом в другом конце другой дом, потом близ города деревенька, потом и село со всеми угодьями». [4] Чичиковская типология чиновников наглядно показывает механизм вырождения человека и превращения его в мёртвую душу чиновника. Подключение такого контекста позволяет уточнить идею чеховского рассказа: у Ионыча произошло не просто нравственное упрощение, обеднение, а полное перерождение личности, как бы вымирание в нём живой индивидуальности, он превратился в мёртвую душу. Благодаря наличию такого контекста становится понятным, что Чехов показывает не единичный случай и даже не судьбу поколения в образе Дмитрия Старцева, —поглощение человека средой, общественным мнением, безликим множественным числом («все», «люди говорят», «так не делают»), возможно является серьёзной проблемой в жизни русских людей многих поколений (по крайней мере в XIX веке — от Гоголя до Чехова). Сцена на кладбище напоминает пушкинскую версию сюжета о Доне Жуане, развитую в «маленькой трагедии» «Каменный гость». У Пушкина дон Гуан влюбляется в донну Анну на кладбище, именно на кладбище он затем, переодевшись в монаха, ведёт с донной Анной греховные искусительные разговоры. Пушкин намеренно совмещает в едином конфликте любовь и смерть, возводя тем самым конфликт между доном Гуаном и убитым им командором до состязания любви и смерти, помогая философски осмыслить их неслиянность и нераздельность, а главное — колоссальную мощь жизненной стихии, противостоять которой или даже понять которую человек не в состоянии.

С учётом такого контекста рассказ «Ионыч» воспринимается как более масштабное произведение, в котором речь идёт не только о конфликте между человеком и общественной средой, но о конфликте между личными устремлениями человека и непонятной властной стихией жизни.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Здесь и далее произведения А.П.Чехова цитируется с указанием в скобках тома и страницы по изданию: Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем в 30-ти тт. – М.: Наука, 1983-1988.
[2] Это ироническое определение всерьёз может быть применено почти ко всем произведениям Чехова: его рассказы тяготеют через циклизацию к романной эпичности, его пьесы с их разросшимися авторскими ремарками (похожими на рассуждения повествователя) похожи то ли на повесть, то ли на роман.
[3] См. об этом: Чудаков А. П. Мир Чехова: Возникновение и утверждение. – М.: Сов.писатель, 1986.
[4] Гоголь Н.В. Собрание сочинений в 7 томах. – М.: «Худ. лит.», 1985. – Т. V. – С.13-14.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

1. Бердников Г. А. П. Чехов. Идейные и творческие искания. Изд. 3-е, доработ. – М.: Худож. лит-ра, 1984. – 511 с.
2. Есин А.Б. Принципы и приёмы анализа литературного произведения. Изд.2-е, испр. и доп. – М.: Флинта/Наука, 1999.
3. Полоцкая Э.А. Пути чеховских героев. – М.: Просвещение, 1983. – 96 с.
4. Турков А. А. П. Чехов и его время. – М.: Худож. лит-ра, 1980. – 408 с.
5. Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем в 30-ти тт. Том X. – М.: Наука, 1986.
6. Чудаков А. П. Мир Чехова: Возникновение и утверждение. – М.: Сов. писатель, 1986. – 384 с.